Лариса Шепитько. Как она чувствовала себя в «мужском» кинематографе?

Всю свою короткую жизнь Лариса Шепитько исследовала человека — его психологию, природу, духовные возможности. Поэтому брала свои персонажи в экстремальных ситуациях, когда жизнь проверяла их на излом. Ведь именно в критической ситуации человек способен раскрыться полностью, узнать свой потенциал, понять свою духовную силу или, наоборот, духовную слабость.

Во время выступления в Казанском университете 27 января 1979 года она так сформулировала свои профессиональные и творческие идеи:

«Жизнь каждый раз требует от каждого человека компромисса. И вроде бы не пойти на него ты не можешь, потому что — живой человек, а пойти — значит, многое потерять в себе».

Эту истину герои ее фильмов начинают понимать на разных этапах своей жизни, некоторые из них несут ее в себе изначально, но именно эта истина является ключевой для художественного исследования человеческой натуры для Ларисы Шепитько. Режиссер называет этот «ключ» к человеку его «духовной пружиной», которая и диктует ему его собственные решения, особенности поведения.

Лариса Ефимовна, оценивая работы своих коллег и общую концепцию советского кинематографа 6070-х годов, чувствовала его заштампованность, когда из одного фильма в другой перекочевывал «героизм по указке» и «стадная нравственность», массовый энтузиазм. Именно против них она и выступала своими фильмами, показывая, что нравственность — черта, которая требует от человека огромных внутренних сил и стойкости и не может быть массовой.

Нравственность — черта индивидуальная, присущая далеко не каждому человеку. Большинство из нас просто бывают не готовы поступать в критические моменты нравственно, поскольку все мы просто люди, а люди хотят от жизни комфортных условий и боятся смерти. Этой идее — проверке человека на нравственность в ситуации выбора — и посвящены все фильмы Ларисы Шепитько. Сама она в своих интервью подчеркивала:

«Самое интересное в кино — это не открытие каких-то горизонтов, это открытие человека».

Часто на творческих встречах и в интервью ей задавали вопрос о том, как она, женщина-режиссер, чувствует себя в среде мужчин кинематографистов. Она признавалась:

«До сих пор ощущаю себя в профессии как в гостях… У меня в течение долгого времени срабатывал комплекс неполноценности. Сторона производственная в кино совершенно невыносима. Я абсолютно убеждена, что кинорежиссура — профессия мужская. Соединить дар творческий и организационный — вещь невозможная».

Однако ей удавалось совмещать эти две противоположные сферы деятельности, но на разных фильмах удавалось по-разному.

Еще одним художественным принципом Ларисы Шепитько было ее личностное вживание в тот материал, который она снимает.

«Для меня всегда было важно, укладывается ли вот этот сюжет в то главное, что лично меня волнует, в то, чем я живу».

Без личного переживания, пропускания через собственную душу кино для Ларисы Шепитько не существовало. Именно по этой причине она отказалась дописывать сценарий знаменитого фильма «Белорусский вокзал».

«К „Белорусскому вокзалу“ я прирасти не могла, сценарная форма не совпадала с тем, чего я хотела», — отмечала она в одном из своих интервью.

Отсутствие авторитетов и полное доверие к своей творческой интуиции — третий важный принцип Ларисы Ефимовны. Главным человеком, который научил ее ответственному отношению к профессии, был Александр Петрович Довженко, который любил повторять:

«Я ставлю очередную картину как последнюю, иначе себе не мыслю».

Лариса Шепитько переосмыслила его слова по-своему. Она признается: «Каждый раз я предполагала, что самое главное у меня впереди…». Но после пережитой тяжелой болезни «ужаснулась, что другие люди будут судить обо мне по тому, что я сделала в кино. Достойна ли моя работа того, чтобы оказаться последней!»

Сегодня фильмы Ларисы Шепитько воспринимаются как «памятник максималисткой нравственной позиции в искусстве», дефицит которой в современном кинематографе явственно ощутим, а ее стремление «встряхнуть погрузившихся в сон, тех, кто всегда готов плакать от смеха, потому что это очищает легкие, но разучился плакать от сострадания… Ведь нравственное потрясение не легкие очищает — душу», — кажется недосягаемой высотой для современного искусства.